|
|
|
|
Де Лакруа "Свобода ведущая народ" |
Кустодиев "Большевик" |
СРАВНЕНИЕ НЕУМЕСТНО И СМЕХОТВОРНО
ЮРИЙ КАГРАМАНОВ
Почему они поют "Марсельезу"?
СЕРГЕЙ ДЫБОВ
История гимна Франции
Компакт-диск с 15 вариантами "Марсельезы" в разных стилях вскоре поступит во французские школы
Объявлен конкурс на новый гимн Франции
РУЖЕ ДЕ ЛИЛЬ
"МАРСЕЛЬЕЗА"
Три разных перевода
Перевод неизвестного автора
ЮРИЙ КАГРАМАНОВ
ПОЧЕМУ ОНИ ПОЮТ "МАРСЕЛЬЕЗУ"?
|
|
|
|
Де Лакруа "Свобода ведущая народ" |
Кустодиев "Большевик" |
Злосчастное решение о возвращении старого советского гимна сопровождалось и сопровождается кивками в сторону французов: вот, дескать, цивилизованный народ, а свою "Марсельезу", связанную с кровавым якобинским режимом, любят и охотно её поют. На мой взгляд, это интересный вопрос, стоящий того, чтобы в нём разобраться.
Ну, во-первых, не все французы так уж любят свой гимн: многие находят несовременными все его заклинания и героический пафос. Что там за враг, "поднявший стяг кровавый"? Нынче горизонт чист, так что нет причины напрягаться (разве что для футбольных матчей можно сделать исключение). Невдомёк им, что героика "Марсельезы", хоть и рождена конкретными обстоятельствами, в которых рождалась республика, обращена в вечное, ибо, вообще говоря, героика есть один из элементов, на которых воспитывается нация.
Существуют, однако, более серьёзные и гораздо более обоснованные претензии к гимну – они исходят из того понимания Французской революции, которое за последние двадцать-тридцать лет окрепло в академических кругах Франции. Я могу говорить здесь о нём лишь предельно кратко. [Подробнее я писал о нём в статье "Взгляд из Бастилии на Зимний дворец". – "Эон", № VI, 1999.] "Новый взгляд" на революцию (у него, впрочем, были предшественники – А. Токвиль и И. Тен) трактует её, как "великую неудачу". Она хорошо начиналась, но в какой-то момент сорвалась с разумных оснований и, очертя голову, устремилась к "светлым горизонтам", где хозяином положения оказалась жаждущая крови чернь.
Вместо необходимого обновления получился истерический разрыв с прошлым, а увлечение импровизацией привело к легитимации исторически случайного и спонтанного. Толчея крикунов, назвавшая себя громким именем “Национального Конвента” (и фактически представлявшая ничтожное меньшинство нации), стала чуть ли не самой бестолковой властью, известной на тот момент истории, увязшей в словесах за полной неспособностью делать реальное дело. Конечный результат был печальным: выбившись из ритма, Франция утратила не только прежнюю устойчивость, но и прежний динамизм, и уже во второй половине XIX в. уступила своё положение "вождя народов" соседям, Германии и Англии.
Для французов, опьянявших себя памятью о революции, под звуки славной "Марсельезы", такой взгляд – что холодный душ.
Жёсткой критике подверглась и наполеоновская, эпопея, ставшая естественным продолжением революции. Безумные походы, тоже совершавшиеся под звуки "Марсельезы", в итоге ничего не дали Франции, вернувшейся к своим дореволюционным границам; напротив, они высосали из неё все соки. Пытаясь заглотить остальную Европу, страна надорвалась и стала незаметно сползать к уровню второстепенной державы (что стало очевидным полвека спустя, когда французскую армию легко разбили пруссаки).
Повторю, однако, что "новый взгляд" на революцию и ее наполеоновское продолжение остаётся достоянием главным образом академических кругов; в толщу нации он ещё, судя по всему, проникает слабо. Будет ли он распространяться дальше? Скорее всего, да.
Но и в этом случае французы вряд ли окажутся от "Марсельезы". Потому что в революции, которую она, символизирует, была, несомненно, и своя правда. Она была в блестящих тирадах героя Бомарше (чью пьесу Наполеон назвал "революцией уже в действии"), и во всеобщем одушевлении, какое вызвал в стране созыв Генеральных штатов, и скрижалях "Декларации прав человека и гражданина", великого документа, оказавшего мощное воздействие на весь последующий ход европейской истории. И то, что ветер обновления переменился потом на "чёрный ветер" слепого буйства, не отменяет того, что обновление было объективно необходимо и что его хотело подавляющее большинство французов.
И с наполеоновской эпопеей не так всё просто. Череда звонких побед, одержанных в те поры французским оружием, льстит национальному самолюбию, как льстила бы она любому другому национальному самолюбию; тем более что в тогдашних войнах был ещё романтический, поэтический элемент, позднее практически исчезнувший. И демоническая фигура человека в сером походном сюртуке, воспетая (правда, лишь посмертно, что тоже не случайно) всеми великими поэтами Европы, которым довелось быть его современниками, и впредь будет "обаять" многих французов и не только их. Нельзя ко всему подходить с меркой практической пользы-выгоды.
Есть ещё одно обстоятельство в пользу "Марсельезы", на сей раз относящееся не к тому, что она символизирует, но к ней самой, – это действительно великая музыка. Представить только: 1792 г., ещё Бетховен не зазвучал по-настоящему, и вдруг – такой прорыв в следующий век! Впрочем, лучше того, что написал об этом Стефан Цвейг в "Гении одной ночи", всё равно не скажешь.
Что в "Марсельезе" плохо, это то, что в неё впечаталась односторонность пламенных революционеров 92 г. На определённом её этапе революция порвала с прошлым и принялась выхаживать "деревья свободы", подрезав их христианские корни; тем самым она расколола общество на левых, которые "смотрят вперёд", и правых, которые "смотрят в прошлое" (то столь глубокий раскол вовсе не был неизбежен, показывает опыт Англии и англоязычной Америки). "Марсельеза" осталась свидетельством этого великого недоразумения.
Выдающийся французский историк Марк Блок писал: "Две категории Французов никогда не поймут истории Франции: те, кого не волнует память о коронации в Реймсе, и те, кто без трепета читает о празднике Федерации". (В Реймсе традиционно короновались французские короли, а праздник Федерации, отмечавшийся 14 июля 1790 года, был праздником демократии и национального единения). Увы, подавляющее большинство французов (если считать сколько-нибудь мыслящих людей и не считать растущее число тех, кто глубоко равнодушен к собственной истории) и сегодня относится к одной из этих двух категорий; при явном перевесе первой категории. Национальное сознание остаётся в этом смысле расколотым.
Между прочим, Жозеф Руже де Лиль не был, как это принято считать, "гением одной ночи". Была другая ночь, или другие ночи, – много лет спустя, когда у него поменялось умонастроение, – в продолжение которых он написал другую песню, тоже, говорят, замечательную (мне до сих пор не привелось её слышать), "Умереть за отчизну", ставшую гимном французских монархистов. Как видим, трещина, расколовшая национальное сознание, прошла через сердце самого автора "Марсельезы".
Русскую революцию называют "дочерью" Французской, для чего, конечно, есть основания. Революционеры разных цветов и оттенков во многих случаях сознательно равнялись на французские примеры, и даже в тех случаях, когда не равнялись, выходило похоже. Главное, что объединяет две революции, – истерический радикализм, во Франции набиравший силу в продолжение первого года-двух, а у нас взявший верх фактически с самого начала.
Но в этом и отличие. В России процесс обновления шёл в рамках существующих государственных структур и ни у кого, наверное, не вызывает сомнения, что после окончания европейской войны он только ускорился бы. Революция означала срыв всех позитивных процессов и такой "рывок в будущее", который предопределил последующее возвращение в глухое и уже полузабытое прошлое. У французов в их революции было изначально определённое величие духа, искавшее поддержки в тенях Цинцинната и Катона. А Русская революция началась, как писал Дон-Аминадо, "от товарного вагона" (40 человек, 8 лошадей), ставшего разносчиком новой пугачёвщины; и выдвинутый большевиками абстрактный идеал всеобщего братства двуногих на практике означал лишь всеобщее свинство, в котором захлебнулись, в конечном счёте, и те подвижнические элементы, которые ещё сохранялись в революционном движении.
Отсюда другое отличие. Французская революция была музыкальна в восходящей своей линии; "Марсельеза" явилась самым ярким, но далеко не единственным тому доказательством (скажем, Chant dе depart, буквально "Песнь выступления (войск)", созданная, кажется, в том же 1792 г., в отсутствие "Марсельезы" могла бы заменить её с успехом не намного менее громким). А в нашей революции "не было музыки" (Блок это почувствовал раньше других).
Да и откуда ей было взяться? Большевики могли навязать свою власть стране, но не могли заставить её петь. "За их случайною победой// Роился сумрак гробовой" (я позволил себе перевести в прошедшее время строчки Блока, относящиеся, разумеется, к совсем другому предмету). Были, конечно, в русской революции, если брать её метафизический план, некие прикосновения к потустороннему, но это не те прикосновения, из которых рождаются песни.
Могут возразить: разве мало сложено песен о тех "огненных годах"? Песен много и среди них есть замечательные (в романе В. Аксёнова "Остров Крым" даже бывшие белогвардейцы подтягивают какую-то из них, если не ошибаюсь, "Катюшу"), но почти все они созданы в 30 гг; это не песни революции и гражданской войны, но песни о революции и гражданской войне, что совсем другое дело. Народное око долго присматривалось к новой колченогой власти и, в конце концов, смирилось с её неизбежностью и связало с нею надежды на лучшую жизнь – тогда и прорвалась песенная стихия, задним числом опоэтизировавшая красных и их победу в гражданской войне.
Смириться, как это казалось, было тем легче, что исподволь менялась сама власть, демонстрировавшая многие признаки реставрации, хотя бы и дурной. В значительной мере оправдались предчувствия тех, кто ждал развития событий в России по французскому варианту, то есть перехода революции в стадию бонапартизма (его ждали все во всех лагерях, кто с надеждой, кто с опасением). Только это получился очень своеобразный бонапартизм. Вообразим, что во Франции пришли бы к власти, да на целых семьдесят лет, парижские и лионские "бешеные" образца 1793 г., которые с течением лет переродились бы в государственников с имперскими претензиями. Вот что-то подобное произошло в России.
Совершенно очевидно советский режим роднит с режимом первого из Бонапартов безумная внешняя политика, стремление покорить мир. С тем же или, скорее, ещё худшим результатом: Россия глубоко надорвалась и стала даже не сползать, как Франция, но почти мгновенно "провалилась" до уровня второстепенной (а по некоторым признакам даже третьестепенной) державы.
"Вечно вчерашние" любят козырять победой, одержанной в великой войне. Победу не отнимешь; основания для национальной гордости здесь есть. Но идея сопротивления захватчикам, одушевившая "советских людей", была мало связана с существующим режимом и господствующей идеологией: народ просто защищал своё "тело", своё место в мире. И сила сопротивления в большой мере обязана дореволюционным накоплениям, так сказать, психологического порядка (в некоторой степени сходным образом наполеоновские победы, как считают французские историки, были, в сущности, тратой сил, накопленных при старом порядке). Заслуга режима здесь более чем скромная, зато вины его необъятны. Когда говорят о победе, я постоянно вспоминаю день 24 июня, Парад победы: тот, "назначенный" быть радостным день испортил дождь. Небо плакало – о невероятных жертвах, понесённых в войне, о глупости руководства, которое эти жертвы допустило, вообще допустило такую войну.
Зато режим несёт всю ответственность за зло, какое советская армия принесла другим народам, включая те, которые она однажды освободила от нацизма. Наполеоновская армия, как это хорошо известно, несла другим народам не только французское господство, но также и действительно прогрессивные преобразования, многие из которых удержались после ухода французов. Ничего такого нельзя сказать о советских.
Если Французская революция была неудачей только частичной, то Русская, со всеми её последствиями, – полной и всеобъемлющей. Поэтому вся без исключения символика советской эпохи, если судить о ней объективно, глубоко дискредитирована. Наивно думать, что музыка есть нечто такое, что легко перепархивает от одних исторических привязанностей к другим. Менее всего это можно сказать о гимне Александрова с его тяжелой поступью. Мне вообще-то непонятно пристрастие людей к данному опусу – несравнимому, например, с действительно гениальной "Священной войной" того же Александрова (впрочем, обе мелодии автор, говорят, позаимствовал у давно умерших к тому времени композиторов). Положим, тут субъективность вкуса. Дело в другом: эта тягомотина вся пропитана советскими реалиями.
"Патриотическая песнь" Глинки, никогда раньше не бывшая гимном, гораздо больше соответствовала нынешнему положению вещей. Разумеется, в ней тоже есть исторически обусловленное "смысловое тело", но оно – подвижное и не проясненное. Отсутствие слов как раз составляло достоинство "Патриотической песни", а отнюдь не недостаток её, как многие считали; гимн пока должен оставаться "немым". Увы, Глинка почему-то не пришёлся ко двору.
Предвижу трудные отношения между трехцветным флагом и двуглавым орлом с одной стороны и гимном Александрова с другой. Французы, между прочим, никогда не допускали такого безвкусного смешения символов. Государство, объявившее себя наследником революции, всегда твердо держалось её символов; "белые" – оставались при своих. Напомню, что осенью 1873 г. граф Шамбор (внук Карла X, последнего Бурбона на троне, если не считать Орлеанской ветви) отказался въехать в распахнутые было перед ним ворота Тюильрийского дворца, ибо нашёл неприемлемыми выдвинутые условия – принять триколор (там это знамя революции; в королевской Франции знамя было другое – белое с золотыми лилиями) и "Марсельезу". Если бы не проявленная им принципиальность, кто знает, может быть, до сих пор Бурбоны оставались бы на французском троне. Кстати, этот эпизод кое-что говорит и о важности символов.
Утешимся тем, что возвращённый гимн вряд ли долго удержится в этом качестве. Верится, что перспектива у нас как раз более светлая, чем у французов: в России не будет, – не должно быть, – того раскола в национальном сознании, которое наблюдается во Франции за последние 200 лет и о котором я говорил выше. У нас в дореволюционный (до 1917 г.) период получили достаточно отчётливое выражение оба основополагающих начала исторического развития – "устремлённость в будущее" и "опора на прошлое", а пореволюционный (до 1991 г.) продемонстрировал измену и тому, и другому, и должен быть понят, в этой своей глубокой ущербности.
"ПОСЕВ" № 2
2001
posevru@online.ru
ИСТОРИЯ ГИМНА ФРАНЦИИ
История гимна Французской Республики, как не странно для некоторых, была не так легка. Хорошо известно, что этим гимном является одна из самых революционных на свете песен "Марсельеза". И эта её революционность в современной буржуазно-социалистической Франции мало кого смущает. Но не даёт покоя нашим всё знающим соотечественникам.
Автором её слов и музыки является капитан
французской революционной армии, специалист по строительству
фортификационных сооружений (если присмотреться, то получается стройбат)
Клод-Жозеф Руже, более известный под двойной фамилией Руже де Лиль
(Rouget de Lisle, 1760-1836). Кстати, подавляющее большинство французов
тоже думает, что Руже это имя, а де Лиль фамилия.
Вторая фамилия возникла не случайно. Поскольку отец захотел сделать из своего старшего сына офицера, а для поступления в военное училище в те монархические времена требовалось родиться дворянином, а не сыном адвоката. Поэтому отец Клода-Жозефа и семи его братьев и сестёр приобрёл права на брошенный, никчёмный и никому не нужных придорожный клочок земли, который назывался l"Isle. И добавил его к своей фамилии. Будущий поэт был принят в Военную Школу, а апостроф после артикля пропал во время революционной неразберихи.
Судьба его была не особенно выдающейся. И даже выдающейся наоборот. Ему постоянно не везло. Начиная с рождения, когда он появился на свет в то время, когда его мать совершала покупки на городском рынке. И будущий поэт шлёпнулся прямо на мостовую, из-за чего остался на всю жизнь горбатым. По причине этого несколько не везло с женщинами. Первая его подруга была фрейлиной королевы Марии-Антуанетты, и сама королева застукала их однажды ночью. Девица лишилась места, а будущий офицер стал испытывать нелюбовь к монархии. Хотя и признавался в последствии, что 22-летняя королева его очаровала.
Некоторое время спустя, ему удалось познакомиться и обручиться с некоей девицей из приличной семьи. Однако на торжествах в честь помолвки, собственноручно запущенная им ракета убила его собственную невесту. Переживания окончательно повернули его в сторону поэзии и философии. После завершения учёбы он поступил преподавателем в военную школу в Мезьере. Откуда был переведён в гарнизон в Гренобле. Всё это время он занимался поэзией и даже написал оперу в трёх актах "Альманзор и Фелина".
Великую Французскую Революцию 1789 года, он встретил с энтузиазмом и поступил добровольцем в республиканскую армию, где получил чин капитана и направление в гарнизон Страсбурга. Там он опять таки не особенно вдавался в дела службы, а больше болтался по светским салонам, вздыхая по красивым женщинам.
Однажды, а именно 25 апреля 1792 года, на балу у губернатора города барона Дитриха, гонец принёс новость, о том, что Людовик XVI под давлением Национальной Ассамблеи объявил войну Австрии. Салон встретил эту новость с восторгом. Все принялись наперебой обсуждать радости будущей победы и новой счастливой жизни, обещающей быть после неё. А также, между делом, предстоящее выступление Рейнской армии навстречу австрийцам. Возникла идея о новой песне, вдохновляющей бойцов на бой за светлое будущее. Барон Дитрих обратился с этой идеей к нашему капитану. Руже де Лиль не сразу загорелся этой мыслью и вначале весьма активно отказывался. Но настойчивые просьбы собравшихся, в особенности молоденькой баронессы Дитрих, вдохновили таки его на это дело. И не просто вдохновили, а воодушевили и зажгли.
Буквально тут же он кинулся к себе домой, сорвав по дороге с забора революционную афишу, так как испытывал недостаток в бумаге. Афиша же призывала добровольцев в армию и называлась: "К оружию сограждане!". Злые языки утверждают, что он просто зарифмовал эту афишу. Как бы то ни было, в ту же ночь он написал этот главный, как потом выяснилось, труд своей жизни.
Едва взошло солнце, как Клод-Жозеф уже вернулся в салон со своим новым шансоном, где и исполнил его перед, уже забывшими о своём революционным порыве, собравшимися. Подуставший после вечеринки, барон не испытал особого энтузиазма, но его баронесса пришла в восторг. Барону ничего не оставалось, как тут же отдать приказ об издании этой песни под названием "Военная песня Рейнской армии". Так эта, в скором будущем обезглавленная якобинцами, семья дала путёвку в жизнь будущему гимну.
Песня была отпечатана на листовках в местной типографии. Армия добросовестно исполнила приказ, и солдаты старательно исполнили эту песню при выступлении из города. Однако горожане проявили несознательность и огромное количество листовок осталось не розданным. И было выброшено, прямо в типографской упаковке, на помойку, вблизи рынка. Это сыграло решающую роль в судьбе будущего гимна.
На рынке эти новеньки пачки попались на глаза торговцам фруктами из Марселя, которые пытались вначале их использовать для упаковки. А затем оставшееся количество они забрали с собой в Марсель, где удачно продали за новейший столичный революционный напев. Марсельцы, страдавшие комплексом неполноценности из-за своей провинциальности, тут же подхватили эту песню, стараясь предъявить свою продвинутость. Особенно в этом преуспели марсельские добровольцы, которые отправляясь на войну с Австрией, при прохождении через Париж, орали эту песню повсеместно, по поводу и без него. Отчего к ней приклеилось имя "Марсельеза", т.е. марсельская песня. Парижане, естественно, не знали о происхождении этой песни. Зато имели удовольствие слушать её и днём и ночью. Правительство же, решив, что народ поёт это неспроста, решило поддержать этот революционный порыв масс и декретом от 26 мессидора III года великой эры (или, по-простому 14 июля 1795 от рождества Христова) "Марсельеза" стала государственным гимном.
Сам автор узнал эту радостную новость, находясь в очереди на гильотину в страсбургской тюрьме, куда он попал после очередного переворота во время новой волны террора, за своё, хотя и не совсем чистое, дворянское происхождение. Однако здесь ему не повезло. Эта новость была получена не официально, а из письма его матушки, которая бурно негодовала, что под фамилией автора этого шансона, набившего всем оскомину, стоит имя её сына. Узнав, что он стал автором национального гимна, наш автор несколько тронулся умом, и проводил время постоянно напевая собственную песню. За что был неоднократно бит сокамерниками, принимавшими это за издевательство. Однако ему повезло в другом плане. Пока его сокамерники один за одним поднимались на гильотину, начальник тюрьмы, не решился оправить туда автора гимна Республики и обратился в столицу за указаниями.
Сохранив свою жизнь, ему не повезло в другом. Когда ответ из Парижа был наконец получен, Руже де Лиль уже был на свободе, так как террор закончился раньше, чем пришел ответ, и его выпустили по амнистии. Слава не нашла поэта. Автор помчался за славой в Париж, где предпринял многочисленные попытки заявить своё авторство и очистить песню от самодеятельных наложений. Все эти попытки не увенчались успехом. Республике было не до того.
|
|
Прошло немного времени, и Франция пережила
новый революционный переворот. Но этот был в чём то особенным - к власти
пришёл Бонапарт. Руже де Лиль встретил приход к власти Бонапарта Париже,
где занимался сочинительством песен, ни одна из которых не имела успеха.
Однако его принимали в салоне Жозефины Богарнэ, которая испытывала
симпатию к бедному автору и пристроила его учителем музыки при
посольстве Франции в Голландии.
Наш поэт, однако считал это не слишком
удачным для своего гения. Многократные попытки обратить на себя внимание
самого Бонапарта, не принесли успеха. Последний в это время в Италии
отвоёвывал назад плоды успехов Суворова и ему было не до старых песен с
новым текстом. Попытка заявить себя как первого барда Наполеона была
осмеяна. А сама "Марсельеза" была запрещена, как напоминание о
временах террора, когда каждый удар гильотины сопровождался этой милой
мелодией. И как напоминание о временах революций и потрясений. В
результате Руже де Лиль невзлюбил Бонапарта и даже открыто обвинил его в
тирании.
Автор удалился в свою деревню в Юрских горах, близ Альп, где
занялся размышлениями на тему, что лучше республика, или монархия.
Монархисты не приняли его в свои ряды. Было бы странно если бы они
пожаловали автора революционного гимна. И он занялся виноделием в
ожидании возвращения короля.
Наполеон пролетел как вихрь, сметая и
разметая всё по Европе и сгинул в глуши Атлантического океана. Бурбоны
вернулись во Францию на русско-австрийских штыках. Наш поэт с радостью
встретил эти известия. В Париже он представил Александру I поэму в его
честь "Герою века и гордости Истории!". Он посвятил ему ещё ряд стихов,
но царь не отметил его своим вниманием.
Затем, когда забытая монархия
Бурбонов была вытащена со свалки истории и "реставрирована" на троне.
Наш 55-летний поэт для повышения популярности монарха предложил свой
шансон с новым текстом. Справедливо полагая, что у короля возникнут
неприятные воспоминания о своём гильотинированном предшественнике, он
также предложил абсолютно новый гимн под названием "Да здравствует
король!". А также множество других сочинений на злобу дня. Королевский
двор отреагировал на эти инициативы указом о запрете "Марсельезы", как песни вызывающей напоминание о
революции. Несчастный поэт продолжил выращивание винограда в
деревне.
В 1825 году умер император всероссийский Александр I.
Ослабла железная хватка европейского жандарма и по Европе прокатилась
новая волна революций. Июльская революция 1830 года возвела на трон
короля французов Луи-Филиппа, который желая потрафить своему
революционному народу, восстановил "Марсельезу" в качестве национального гимна и
назначил, обнищавшему на виноделии, поэту государственную пенсию. Но это
ему уже не помогло, окончательно разорившийся на стихах и винограде,
поэт лишился всего своего имущества.
Его приютили добрые люди из
деревеньки Шуази-ле-Руа, где в 1836 году он и скончался, полностью
забытый всем светом. На похоронах, школьники, приведённые местным
священником, исполнили официальный текст "Марсельезы", который Руже де Лилю при жизни так
и не удалось освободить от чужих куплетов."Марсельеза" на этом, конечно же не только не
скончалась, но скорее именно после этого и зажила полной жизнью. Разруха
в стране, последствия революционных экспериментов и послереволюционных
перестроек и реформ довели страну до ручки и Франция горела новым
революционным огнём.
Опасаясь новых революционных волнений, король
поспешил избавиться от "Марсельезы". Вскоре после смерти её автора,
песня вновь была запрещена. Однако в 1840 году Гектор Берлиоз сделал
новую музыкальную обработку и песня приобрела тот звук, который мы знаем
и который вёл в 1848 году французов на новый штурм Бастилии. Новая
победа революции и вновь "Марсельеза" - национальный гимн. Воцарение
Наполеона III и песня запрещается. Окончательно она была провозглашена
Национальным Гимном в 1878 году после объявления конституции Третьей
Республики. Новые политические катаклизмы во Франции, приведшие к
провозглашению 4-й и 5-й республик, не поколебали "Марсельезу". По сей день она гимн Франции и
зовёт французский народ на борьбу с тиранами за светлое
будущее.
Нынешний вариант "Марсельезы" представляет собой 6 куплетов, из
которых пять принадлежат перу Клода-Жозефа Руже де Лиля и один Антуану
Песонно, школьному учителю из Изера, который существенно дополнил песню
во время прохода марсельских добровольцев через свой городок. Музыка в
оркестровой обработке Берлиоза, слегка осовремененная во времена
правления Валери Жискар де Стена.
В 1996 году в Лон-де-Сонье на
средства меценатов был открыт музей Руже де Лилю. Тогда же был сооружен
единственный ему во Франции памятник.
Остаётся добавить, что некоторые исследователи оспаривают авторство Руже де Лиля в написании "Марсельезы". Поскольку за всю свою жизнь он не создал ни одного другого заметного произведения ни в прозе, ни в стихах, ни тем более в музыке. Существуют свидетельства, что в памятную ночь 25 апреля 1792 года, он ушел сочинять шонсон не один. С ним был его приятель Игнас Плейель, который и напел мотив "Марсельезы". Но и этот напев тоже не был оригинальным. Плейель напел марш Ассириуса из оратории Эстер, Люсьена Гризона, настоятеля собора Сент-Омера (департамент Па-де-Кале), который пострадал во время революции. Сам Игнас Плейель, будучи ярым монархистом, вскоре был вынужден покинуть Францию и эмигрировать в Англию. До конца дней своих он скрывал факт участия в создании революционного гимна. Данный факт был обнародован его родственниками, которые тем не менее, претензий на авторские права не заявили.
КОМПАКТ-ДИСК С 15 ВАРИАНТАМИ "МАРСЕЛЬЕЗЫ" В РАЗНЫХ СТИЛЯХ ВСКОРЕ ПОСТУПИТ ВО ФРАНЦУЗСКИЕ ШКОЛЫ
Власти страны надеются поднять таким способом гражданский дух нации. Увертюра Чайковского, джаз, арабика, хаус и даже совершенно хулиганская пародия в стиле регги, которую сочинил культовый французский музыкант Серж Гинзбур – таков диапазон интерпретаций французского гимна, который школьникам предстоит слушать на уроках.
Как говорит министр образования Жак Ланж, "Марсельеза" – не просто национальный гимн, это еще и интернациональный гимн свободе, и она заслужила права на то, чтобы ее знали и понимали все ученики.
"Мой дед мог спеть на память все семь куплетов, мое поколение знает три, а мои дети – только первый", - сокрушается историк Мишель Вивель – его цитирует ВВС.
"Марсельеза" появилась в 1792 году, написал ее капитан Руже де Лилль. Первоначально она поднимала дух революционеров в борьбе против роялистов.
Подобная инициатива вполне в духе министра образования, который любит красивые жесты. Есть и недовольные - например, организация, которая выступает за написание новых слов на музыку "Марсельезы", потому что, дескать, классический текст слишком кровожаден для детского восприятия.
ОБЪЯВЛЕН КОНКУРС НА НОВЫЙ ГИМН ФРАНЦИИ
Французским учителям не нравится, что в "Марсельезе" есть слова, которые сейчас предпочитают не петь - например, о тиграх, которые пожирают свою мать.
Учителя говорят, что в третьем тысячелетии гимн мог бы быть менее кровожадным. Между тем, как 14 июня французы вспоминали события, во время которых и появилась "Марсельеза". Национальный праздник - День взятия Бастилии - и хороший повод для парижан отвлечься от неудачи на выборах столицы летней Олимпиады 2008 года.
Перевод неизвестного автора
О, дети родины, вперед! |
Идем, сыны страны Родныя! |
Перевод В.Ладыженского
Свобода. Равенство. Братство.
Песни и гимны французской революции. М., "Книга", 1989
Вперед, сыны родного края, |
"РАБОЧАЯ МАРСЕЛЬЕЗА"
Слова П.Л.Лаврова
Отречемся от старого мира,
|
музыка А.Александровна
слова В.Лебедева-Кумача
Страны небывалой свободные дети,
Сегодня мы гордую песню
поем
О партии самой могучей на свете,
О самом большом человеке
своем.
Припев:
Славою Ленина, волею Сталина,
Крепни и
здравствуй во веки веков
Партия Ленина, партия Сталина
Мудрая партия
большевиков!
Страну от Кремля создала на земле ты
Могучую Родину
вольных людей.
Стоит как утес государство Советов,
Рожденное силой и
правдой твоей.
Припев.
Изменников подлых гнилую породу
Ты грозно сметаешь с пути своего,
Ты - гордость народа, ты - мудрость народа,
Ты сердце народа, ты - совесть его.
Припев.
И Маркса
и Энгельса пламенный гений
Предвидел коммуны грядущий восход.
Дорогу
к свободе наметил нам Ленин
И Сталин великий по ней нас
ведет.
Припев.
