Евгений Попов

РОССИЙСКИЙ ОРЕЛ ПРОДОЛЖАЕТ ПОЛЕТ



В новогоднюю ночь народы России поднимут заздравную чару за Сергея Владимировича Михалкова, сочинившего новые слова для своей главной старой песни

Уместно заметить, что если любого гражданина нашей страны, которая нынче правильно именуется Россией, спросить, известна ли ему фамилия Михалков, то, уверяем вас, каждый воскликнет "непременно", а дальше пойдут разногласия. Потому что из-за сильного развития средств массовой информации многие будут иметь в виду Михалкова Никиту Сергеевича, чье частое появление на кинои телеэкранах, спортивная стать и пышные усы сделали это лицо гораздо более заметным, чем классический лик его отца Сергея Владимировича, состоявшегося автора прекрасно знакомой всем постаревшим советским пионерам поэмы "Дядя Степа" и двух словесных редакций того самого пресловутого Гимна, что толкует про распавшийся "Союз нерушимый" и мелодию которого нам хотят подарить к Новому году, как некое рвотное снадобье для духовного очищения засоренного перестройкой организма.

Эстетически продвинутые граждане скажут "Андрон", но будут вынуждены признать, что имя выдающегося режиссера современности Андрея Сергеевича Михалкова-Кончаловского, автора "Дворянского гнезда" и "Аси-хромоножки", к сожалению, находится как бы в тени двух предыдущих имен. Злопыхатели вспомнят грубую стихотворную инвективу Валентина Гафта про "трех Михалковых", ползущих по России, но мы не злопыхатели. Все ведь гораздо сложнее, граждане... И вообще - если бы все многочисленные писательские байки про старшего Михалкова, прожившего долгую и поучительную жизнь, собрать под одной обложкой, то получилась бы занятная книга, не уступающая своду анекдотов о Штирлице или Василии Ивановиче. Увы, юному поколению - фанатикам Пелевина, прилежным чтецам Акунина, ценителям Джойса и Дерриды, - это все как-то "один хрен". Ну, Михалков, ну, Катаев, ну, Евтушенко. Какие там еще писатели были при "совке"? Все они - одна лавочка, и пускай сами разбираются, who из них есть главный who.

Вот почему, поборов соблазн занятного изложения ярких, но документально не подтвержденных, а иногда и близких к клеветническим историй, мы для поучения молодежи обратимся к первоисточникам. Мемуары самого героя сегодняшнего "Профиля" - это очень поучительное чтение для выбора правильных точек обзора его многотрудной жизни.

Ведь в тексте, датированном 1978 годом, Сергей Владимирович Михалков туманно сообщает, что его отец, выходец из дворянской семьи, "безоговорочно принял Великую Октябрьскую Социалистическую революцию" и в качестве доказательства его лояльности цитирует "пожелтевшую от времени служебную записку", отчего-то подписанную Наркомюст Турк. Республики Алексей Васильев. Однако из текста 1998 года мы наконец-то узнаем, что Михалковы - древний русский род, известный с XV века, и что "Владимир Александрович Михалков получил образование на юридическом факультете Московского университета", жили они в "своем имении Назарьево, что под Москвой", в другом имении "Ольгино в Амбросиевской области войска Донского" их охраняли казаки, городскую их квартиру по адресу "Волхонка, 6" навещал по праздникам городовой и ему, "как положено, подносили чарку". Крестным отцом маленького Сережи был "товарищ министра внутренних дел Джунковский", который в 1937 году "разделил участь многих представителей его класса".

Вот почему переезд семьи в "сложенный из самана дом" на окраине Ново-Пятигорска объяснялся скорее не энтузиазмом бывшего юриста, переквалифицировавшегося в "ученые птицеводы", а вполне понятным желанием "быть подальше от органов, следящих за "бывшими". Отсюда и всякие эти "разнорабочие" да "помощники картографа" в биографии дворянского отпрыска, с детства склонного к стихосложению, но вынужденного "повариться в рабочем котле", чтоб ненароком не зашибло "красное колесо". Отсюда и та энергия выживания, позволившая юному "бывшему" стать самым главным советским мифотворцем, заливистым соловьем тоталитарного режима, перепевшим всех других мелких и крупных советских птах, получившим в награду за эту витальность "обеспеченную старость" и безоблачную ясную "осень патриарха" в кругу обширной сохранившейся семьи.

Но для этого, конечно же, пришлось немало потрудиться. Ведь бог в первую очередь помогает тому, кто помогает себе сам. Михалков сам сочинил в 1935 году стихотворение "Светлана", а бог дал, чтобы именно так звали любимую дочку тов. Сталина, отчего Иосиф Виссарионович не только растрогался, но и обратил внимание на "начинающего", каковых в Москве обреталось тогда изрядное количество, но никто из них, как выясняется, не был столь смышлен.

Отчего многие кончили жизнь скорее на нарах, чем в нищете, не говоря уже о "высоком доверии партии и правительства", обеспечивавшем "творцов" нарядом на выполнение различных высокооплачиваемых идеологических работ вроде сочинения Гимна или пьесы о подлецах-англичанах, удерживающих после войны советских детей в "сиротских приютах", моря их там голодом и заставляя петь "католическую молитву", лишь бы напакостить храбрым и честным большевикам, победившим Гитлера. Впрочем, отдельные его сверстники тоже стали "выдающимися", но чтобы получить четыре (!) ордена Ленина, это ведь надо много и умно работать, надо гениально "держать руку на пульсе", правильно, товарищи? И это ведь и на самом деле были хорошие стихи.

Я тебя будить не стану:
Ты до утренней зари
В темной комнате, Светлана,
Сны веселые смотри.


Но сны бывают не только веселые, но и, скажем прямо, кошмарные. В кошмарном сне сочинения Михалкова образца 1938 года под названием "Миша Корольков" фашисты-японцы, захватив советский корабль, пытают пионера, чтобы он им выдал важный секрет, как грамотно подойти к советской пограничной заставе в условиях ограниченной видимости. Эти негодяи - "весь как сморщенная слива/ И на все на свете зол/ Сам полковник Мурасива", а также тот, кто "похож на краба/ Полицейский чин из штаба" - даже собираются выдрать красивого Мишу розгами, но:

Не случится с ним несчастья,
Пионер домой придет;
На глазах Советской власти
Человек не пропадет!


Отчего кошмар благополучно заканчивается, пионер прибывает во Владивосток, и наступает "Утро нашей Родины", как называлось другое замечательное, но живописное произведение другого столпа социалистического реализма.

Ну, вопроса о Гимне мы касаться не будем. Этот вопрос уже достаточно обсосан так называемыми средствами массовой информации. Заметим лишь, что Михалков в своих мемуарах рассказывает о том, как на очередном "пиру Валтасара", поводом для которого послужило утверждение Гимна "правительством", он и покойный Г. Эль-Регистан (в миру - Г. А. Уреклян) весь вечер потешали подвыпившего Вождя. Михалков даже напялил случайно его фуражку, и им за это ничего не было, а Сталин, представьте себе, хохотал над шутами-гимнотворцами "буквально до слез", хотя и запретил Михалкову заикаться. Веселыми, оказывается, бывают не только сны, но и времена. Жаль, что Сталин поссорился с Гитлером, тогда времена были бы, наверное, еще веселее, а так Сергей Владимирович лишился целой "полдюжины сорочек", которые он заказал, но так и не успел получить в ателье города Риги, потому что 22 июня 1941 года приемщица-латышка, "явно приветствующая нападение фашистской Германии на мою страну", многозначительно велела ему приходить за заказом через два дня.

И вот ведь как широк все-таки русский человек! Другой бы на месте Михалкова возненавидел латышей, а он благородно ввел в пьесу "Я хочу домой" (той самой, про английский сиротский приют) положительный персонаж по имени Смайда Ландмане, латышка, воспитательница приюта, которая с превеликой радостью возвращается в Советскую Латвию и других за собой ведет. Правда, здесь же у него все-таки фигурирует предатель Янис, латыш из перемещенных лиц, но это скорее для равновесия, правдивости и дружбы народов. Потом это назовут политической корректностью, и Михалков опять окажется впереди прогресса.

Закончилась война. Шли годы. Помер Сталин, выгнали Хрущева, посадили Синявского и Даниэля, ввели танки в Прагу, выслали Солженицына, попрятали по лагерям диссидентов, увезли в Горький Сахарова, спился Брежнев... Были и другие "отдельные недостатки", которые, к сожалению, не нашли отражения во Всесоюзном сатирическом киножурнале "Фитиль", о котором с понятной гордостью говорит в своих мемуарах Михалков, потому что и ему, оказывается, в 1998 году вдруг стало ясно, что "Архипелаг ГУЛАГ" - гражданский подвиг писателя Солженицына". Что было время, когда "тысячи тысяч безвинных в тюрьмах и лагерях гибли от унижения, истощения, отчаяния" и "что надо было быть круглым идиотом, чтобы не понимать, какими нелепостями была переполнена наша жизнь".

Но вот уж кем-кем, а идиотом Михалков никогда не был и, конечно же, не будет. И он совершенно прав, когда с укором обращается к отдельным хулителям своего прежнего державного сочинения: "А не подзабыли ли вы, как вы все вставали в залах разных совещаний-собраний, когда звучал этот Гимн. Я не забыл, как многие из вас на тех же собраниях-совещаниях восхваляли очередное постановление партии и правительства, а также лично Н. С. Хрущева, Л. И. Брежнева и т. д. и т. п.".

Еще он не забыл осудить "упористое, маловнятное, недоброе рассуждение человека из деревни Овсянка Красноярского края" Виктора Астафьева, который мало того что терпеть не может коммунистов, но еще и обнаружил в белорусском диктаторе Лукашенко "что-то и от фюрера, и от Муссолини". Досталось и Василю Быкову, который "почему-то решил, что наши российские средства массовой информации - образец демократии".

Да уж какая тут демократия, когда "экономический железный занавес сделал всех невыездными, всех лишил права переписки, разделил похлеще гулаговской колючки", "партийная цензура затыкала рот единицам, цензура рынка заткнула рот тысячам". Короче говоря, "нам сегодня со всех сторон внушают, какими мы были униженными и несвободными, пока не пришли Горбачев с Ельциным и нас не освободили. Верно: Солженицыну и Синявскому нечем было дышать в том воздухе, который они спонтанно ощущали как чуждый и враждебный... Но при всем при том это была наша атмосфера, мы в ней выросли, к ней придышались, - для нас-то она ни чужой, ни враждебной не была, мы в ней были свободны - вот в чем дело!" - с благодарностью цитирует поздний Михалков письмо своего сподвижника, "верного Игоря Мотяшова", автора книг "Писатель-вожатый. Гайдар и пионерия" (1962), "Зоя Воскресенская. Очерк творчества" (1971) и др. (КЛЭ, т. 9. 1978).

Короче говоря, никто не забыт, ничто не забыто. Полагаем, что все потерявшие память непременно обретут ее в новогоднюю ночь и под звуки родной советской мелодии поднимут заздравную чару за умного, прозорливого Сергея Владимировича Михалкова, который и на сегодняшний день, дай ему бог здоровья, находится в прекрасной форме, пережил всех владык, кроме Горбачева, Ельцина, Путина, и даже сочинил новые слова для своей главной старой песни. Там говорится, что российский "орел совершает полет", и это, как всегда у Михалкова, - истинная правда.

Журнал "Итоги"
26 декабря 2000 года


На главную страницу



Используются технологии uCoz